Г.Мусрепов. Шедрость великого наследия

Не перед каждым художником его время ста­вило и ставит историческую миссию, миссию, оп­ровергающую целую систему взглядов и убежде­ний, канонов и норм, незыблемо выдержавших испытания в десятилетиях и даже столетиях.

        И не каждому художнику дано безошибочное ощущение пульса жизни в утробе матери, чув­ство поворотного пункта от самоотживающего старого к неизведанному, не рожденному или но­вому. Ибо отрицание существующего, тем более, проложеиие новых путей к новым берегам и гори­зонтам требует от художника колоссальных ду­ховных сил и динамической энергии, напряжения мысли  и  воли.

     Естественно, призыв времени как вестник на­ступающих перемен, внешне как будто слышимый одинаково для всех, дробясь во множестве оттенков звука, слова и красок, воспринимается разными художниками по-разному. И тут нужен тончайший слух и глубокое внутреннее зрение высокого дарования. И всеми этими качествами был богато и многосторонне наделен великий ка­захский поэт-мыслитель, чуткий барометр истории, подлинный выразитель чаяний своего ярода Абай Кунанбаев, чье 125-летие со дня рождения праздновала вся наша многонациональная Со­ветская   страна.Не перед каждым художником его время ста¬вило и ставит историческую миссию, миссию, оп¬ровергающую целую систему взглядов и убежде¬ний, канонов и норм, незыблемо выдержавших испытания в десятилетиях и даже столетиях.

И не каждому художнику дано безошибочное ощущение пульса жизни в утробе матери, чув¬ство поворотного пункта от самоотживающего старого к неизведанному, не рожденному или но-вому. Ибо отрицание существующего, тем более, проложеиие новых путей к новым берегам и гори¬зонтам требует от художника колоссальных ду¬ховных сил и динамической энергии, напряжения мысли и воли.

Естественно, призыв времени как вестник на¬ступающих перемен, внешне как будто слышимый одинаково для всех, дробясь во множестве оттенков звука, слова и красок, воспринимается разными художниками по-разному. И тут нужен тончайший слух и глубокое внутреннее зрение высокого дарования. И всеми этими качествами был богато и многосторонне наделен великий ка¬захский поэт-мыслитель, чуткий барометр истории, подлинный выразитель чаяний своего ярода Абай Кунанбаев, чье 125-летие со дня рождения праздновала вся наша многонациональная Советская страна.

Маркс отмечал обыкновенную необыкновен¬ность поэтической души. Так нередко бывает в жизни, что поэт, живя рядом с тобой, на одной и той же улице, находит созвучие с настоящим в далеком прошлом. Об этом я говорю не в ка¬честве упрека. В сотнях и тысячах произведении устного творчества народов, басен и сказок ми¬ровой классики откладывалась самая большая в мире библиотека человеческой памяти-мысли, мудрости и устремлений к лучшему. Не случайно великий драматург Шекспир не раз обращался к событиям, происшедшим за 17—20 веков до него, и эти его произведения по сей день продол¬жают полнокровную жизнь на мировой арене. Поэт попадает в беду лишь в том случае, когда он воспевает прошлое как образец для настоящего, тем более для будущего.
К счастью, гораздо чаще бывает наоборот, Поэт увидит в настоящем никем другим не за¬мечаемые приметы будущего. Для него прошлое, настоящее и будущее составляют неразрывное целое как звенья в обшей цели развития обще¬ства и формирования личности.
Он видит свою миссию в категорическом отри¬цании всего, что железным обручем сковывало деяние и отравляло сознание современного ему общества и людей. Он с корнем выкорчевывает и безжалостно хоронит все то, что одним своим существованием душит и заглушает любое новое веяние в духовной жизни. Он становится борцом в самом широком смысле слова. И таким суровым борцом в сложнейшей сфере сознания, в неравной борьбе за душу и сердце человека, т. е. за суть и сущность, был великий поэт-просвети¬тель Абай Кунанбаев.
Однако, мы не должны забывать о знаменитом предупреждении Маркса о том, что «история действует основательно!» Одинокому борцу не все бывает по плечу. И нелегко понять самого Абая без более или менее приближенной проек¬ции на его время, на эпоху застывшего феодализ¬ма, на состояние накопленных духовных сил и ценностей казахского народа.
Как известно, казахский народ издревле вла¬дел огромной территорией — от Каспия до Алтая, от Уральских гор до Алатау. Имел большие озера, известные в истории как моря, имел поистине бескрайние кочевья, расположенные по зеленым долинам многочисленных полноводных рек. Не раз в году встречались на этих кочевьях роды и племена, устраивались многодневные праздники встреч и прощания, на которых происходили со¬стязания на конях, вольная борьба и стрельба из лука, состязания певцов, поэтов и поэтесс. Так возник и сложился жанр поэтического состя¬зания («айтыс») и богатый казахский лиро-эпос.
Не раз в исторические века казахская степь подвергалась нашествиям азиатских завоевате¬лей, несших с собой разорение и гибель. Не раз в эти же века казахский народ героически отра¬жал нападения извне и отстаивал свою cвoбoду и родину. Так он на основе реальных событий создал богатый героический эпос. И нужно без ложной скромности сказать, что казахский на¬род по богатству своего лирико-героического эпоса занимает одно из первых мест среди наро-дов всего мира.
Таким мощным был национальный поэтический тыл казахских поэтов XIX века, в том числе и Абая Кунанбаева.
Во времена Абая Кунанбаева не так уж пло¬хо распространялись произведения великих клас¬сиков—поэтов Средней Азии и Арабского Во¬стока. Наряду с религиозной схоластикой и ми¬стикой, Казань и Ташкент широко и последова¬тельно издавали почти все основные их произве¬дения на тюрко-чагатайском и тюрко-татарском языках на общепринятом арабском алфавите. К тому же, орфография печатного слова тех вре¬мен была не столь заумно испещрена, как сейчас, и все тюркоязычкые народы свободно читали и понимали друг друга в оригинале. Нередким и неслучайным явлением было, когда степняк, воз¬вращаясь с базара или ярмарки, не забывал ку¬пить одну-другую книгу, непременно в стихах. И мы, люди, рожденные в начале века, живые сви¬детели того, что у любого грамотея-степняка всег¬да была библиотечка поэтических произведе¬ний — в основном казахский лирико-героический эпос и сочинения великих среднеазиатских поэ-тов. А у Абая и многих современных ему поэтов книгами были полны сундуки.
И молодой поэт Абай Кунанбаев, собираясь наносить на бумагу первый свой стих, обращает¬ся за благословением не к богу, как это делали многие почты, его современники, а к великим учителям своим, поэтам родственных народов востока:
Физули, Шамси, Сайхали,
Навои, Саади, Фирдоуси,
Хожа-Хафиз — все вы,
Помогите мне в стихах
Излить душу свою!
К зрелому периоду жизни Абая Кунанбаева, т. е. к последней четверти XIX века, к городам и селам Казахстана широкой волной двинулось рус¬ское печатное слово. И мы видим Абая Кунанба¬ева среди самых частых посетителей библиоте¬ки в г. Семипалатинске. Об этом феноменальном факте мы имеем совершенно редкостное свиде¬тельство случайного посетителя библиотеки — путешественника — американского журналиста Дж. Кеннана, который со слов библиотекаря Ле¬онтьева сообщал, что Абай Кунанбаев усердно изучал европейскую философию в русском пере¬воде и что он, Леонтьев, целый вечер беседовал с ним о книге Дреппера «История умственного развития Европы».
К этому же периоду относится массовая ссыл¬ка «в не столь отдаленные места», т. е. в Казах¬стан, представителей передовой русской демокра¬тической мысли — «шестидесятников», среди ко-торых Абай Кунанбаев находил десятки друзей и единомышленников.
Это был самый важный период в жизни поэта, когда через русское печатное слово перед ним широко открылись двери к наукам, к реалистиче¬ской поэзии и к новым веяниям мировой общест¬венной мысли.
Не подлежит сомнению, что через эту скром¬ную Семипалатинскую библиотеку и общение с представителями передовой демократической мысли поэт прошел высокий курс Университета, нашел себя, нашел главное направление не толь¬ко для своей поэзии, но и назначение поэта-гражданина в жизни людей и общества.
Познание мира через науку, приобщение свое¬го народа к просвещению и культуре в самом широком смысле слова, борьба с феодальной косностью, невежеством и отсталостью — вот ка¬кую жизненную программу намечает себе поэт, прежде чем вторично брать в руки перо.
— Русские видят мир!—произносит он зна¬менитую свою фразу и призывает свой народ к дружбе с великим русским народом. И это в ус¬ловиях то потухающей, то вновь разгорающей¬ся национально-освободительной борьбы казахов и других народов с русским царизмом.
И в предвидении дальнейшей судьбы и перспек¬тив самосохранения и нормального развития по¬рабощенных народов царской России прозорли¬вый мыслитель Абай Кунанбаев был исключи¬тельным явлением не только для своего времени и века. Он дал решение для всех угнетенных и ответ на шекспировский вопрос «быть или не быть!» Этим решением и этим ответом был при¬зыв к дружбе со второй Россией.
В эту же связь мне хочется поставить один не¬маловажный пример из личной жизни самого поэта. Это он отправил двух своих сыновей — Абдрахмана и Магавию — в Петербург в офи¬церские училища, а его брат Халил Кунанбаев окончил кадетский корпус и Михайловское ар¬тиллерийское училище.
Такова, примерно, предыстория поэтической жизни Абая Кунанбаева, таков его национальный поэтический тыл, таковы его школы н универси¬теты, которые он, как и А. М. Горький, проходил самостоятельно и успешно.
Великий творец и преобразователь казахского литературного языка Абай Кунанбаев по-настоя¬щему пришел в поэзию в зрелом возрасте — 35—40 лет от роду. Он пришел преисполненный гражданского долга поэта, но не подозревал, ка¬кую историческую миссию возлагают на него время, история и судьба его народа. Пришел как голос и светлый разум нового времени, гневно отметая все устаревшее как по форме, так и по содержанию.
В будущем потоке абаевской поэзии, в зе¬леном Шуме новой весны тонуло и, в конце кон¬цов, совсем утонуло все религиозно-схоластиче¬ское, все примитивное и дешевое, традиционно-трафаретное — плоды бездумия и тупоумия. И впервые устно-поэтические и книжно-схоластиче¬ские накопления в степях проходят основатель¬ную чистку. Абай очистил небо, воздух и почву для нарождающейся новой поэзии, науки и ис¬кусства.
Он сурово осуждал и безжалостно бичевал поэтов предшественников и современников за пустоту содержания, за трафаретность и лоскутность формы. Абай требовал органического един¬ства всех компонентов стиха. Ему были чужды безысходность и обреченность, плач по невозвратному прошлому, чем страдали многие поэты его времени, ведь бывают же современники, у кото¬рых часы показывают разное время. А мудрец Абай Кунанбаев твердо знал великую истину, что «все течет, все изменяется».
Однако справедливость требует сказать, что иногда проходит по лицу поэта и грустная тень воспоминаний о молодости — его как бы зовут раздолья степных просторов, многоголосые песни кочевья, охота, суровая красота зимы и прелесть весны. Но очарования сменяются разочаровани¬ем. Он на себе испытал все прелести жизни степ¬ной аристократии, унизительную силу неограни¬ченной ничем власти и высокого положения в безмолвной степи. Он познал силу раболепного почета и непременных измен.
С его могучим умом и личным обаянием Абай Кунанбаев мог стать первой величиной в пределах целой губернии, правда, под протекторатом гу¬бернатора. Но он отвернулся от всего этого и на-всегда ушел в поэзию. Между тем, уход Абая в поэзию не содержит ни намека на отреченноегь от жизни, наоборот, это был уход от пустой жиз¬ни высших слоев общества, в живой, действенный мир поэзии, заменявшей в те времена радио и телевидение, театр и кино, пропаганду н печать. И, как это ни парадоксально, весь груз общест¬венной, просветительской прогрессивной мысли и информации Абай возложил на поэзию. И не слу¬чайно каждая строка его поэзии полна мысли, многостороннего активного воздействия на ум и сердце человека. В этом было не только граж¬данское мужество поэта, но и мудрость в пере¬оценке ценностей жизни.
Проходит полных двадцать лет между обраще¬нием юноши Абая за благословением к великим поэтам Востока и зрелым человеком, ставшим уже Абаем-ага, когда он с совершенно новым взглядом на призвание поэта берется за гусиное перо. И, мне кажется, есть что-то символическое и в том, что Абай-ага начал писать гусиным пером, а за¬вершил свои бессмертные творения — с гальным.
И все, что оставил нам великий поэт высокопоэ¬тического, поучительного и гуманного, требова¬тельного и сурового, начинается именно с этого пункта поворота к реализму.
Поэтическая жизнь Абая-ага была слишком коротка—около четверти века. И он за этот ко¬роткий промежуток времени проделал работу, в которой мы все еще не полностью разобрались в течение целого пятидесятилетия. Он перевернул устоявшееся понимание сущности и назначения поэтического слова в общественной жизни. Вели¬кий преобразователь и реформатор поэтического слова, Абай-ага всю свою оставшуюся жизнь по¬свящает кропотливой работе, чтобы художествен¬ное слово стало средством воспитания общест¬венного человека, отводя, конечно, первое место поэзии.
Неустанно работает Абай-ага над усовершенст¬вованием поэзии, вводит новые формы стиха, ра¬ботает над стройностью и пластичностью, точно¬стью и образностью литературного языка. И глав¬ное его требование к поэтическому слову сводится к усвоению и соблюдению правил гармонического единства формы и содержания. Его нововведения настолько точны и просты, что до сих пор никому из современных, даже высокоталантливых поэ¬тов, не удается его превзойти. Поэзия новатора Абая-ага не опирается на какие-либо псевдоно¬ваторские формалистические ухищрения, он не играет ни инверсиями, ни аллитерациями. Каж¬дая его новая форма поражает своей простотой и естественностью. Как подлинно великий поэт от родной природы и почвы, Абай-ага был сво¬боден как от эклектики, так и эпигонства. И ког¬да Абай-ага крикнул в мир свое программное н знаменитое стихотворение «Поэзия — царица слов!», он несомненно, провозглашал именно этот род поэзии.
Ученые-литературоведы и писатели Казахста¬на и Москвы немало сделали по собиранию и восстановлению абаевских текстов, по изданию полного собрания его сочинений с комментариями. Словаря абаевского поэтического языка и т. д. Но, как мне кажется, до сих пор не вполне ясно понята идейная основа новаторства и реформ Абая. Здесь, видимо, главной помехой является призматическая взаимоотраженность слов «фор¬ма» и «реформа», и некоторые ученые продолжа¬ют односторонне изучать новые формы стиха Абая не во взаимосвязи с содержанием.
Между тем, реформы Абая предусматривают не орнаментировку, а оркестровку стиха, вклю¬чающую в себя, как это было сказано выше, ор¬ганическое единство всех компонентов поэтиче¬ского слова. Его реформы — это целый комплекс плавных переливов, нарастающей динамической ритмики и логических ударений и акцентов, т. е. сплав активности, пластичности и плавности сти¬ха, где рифма никак не может поглотить смысл содержания и сама сливается с ним. В этом си¬ла и сущность реформ Абая, создавшего коренной переворот в усовершенствовании поэтического языка.
Как это абсолютно ясно каждому, усовершен¬ствование литературного языка любого народа требует систематического труда не одного поко¬ления поэтов и писателей, ученых лингвистов и ученых по разным другим наукам. А основопо¬ложнику казахского литературного языка приш¬лось работать одному и, тем не менее, на собст¬венном опыте безошибочно наметить направление дальнейших поисков.
Выше я говорил, что Абай-ага вернулся в поэ¬зию в зрелом возрасте, в период его широкого знакомства через русский язык с мировой лите¬ратурой и философией, следовательно, и эстети¬кой. Взгляды Сократа, Аристотеля, Платона, Абу-али-ибн-Сина на литературу и искусство, в частности теория триединства, были ему извест¬ны и до этого, известны по широко распростра¬ненным в те времена тюрко-язычным изданиям. Об этом свидетельствует сам Абай в его «Диало¬ге Сократа со своим учеником Аристодимом» и записях некоторых мыслей философа XIV века Дауани.
Для меня является несомненным, что первым и главным предметом изучения для поэта в этот период была изящная литература и различные течения в ней. Поэт более чем близко изучает поэзию Пушкина, Лермонтова, Крылова, боль¬шую прозу Толстого, Гоголя, Салтыкова-Щедри¬на, Тургенева и многих других. Он зло высмеива¬ет невежество своих современников, не знающих Толстого и Салтыкова-Щедрина. Через русские переводы поэт широко знакомится с английской и немецкой поэзией, а также большой француз¬ской прозой, ставшей предметом постоянных пе-ресказов в окружавшей Абая литературной сре¬де.
Большим поэтам всех времен и эпох била при¬суща учеба в течение всей жизни и критический взгляд на изучаемый предмет. И умудренный Абай-ага садится за низенький круглый стол, бе¬рет гусиное перо и начинает писать в фарватере русской реалистической поэзии, поэзии Пушкина и Лермонтова. И начиная с этого периода, он ни разу не обращается к великим поэтам Востока, и трудно обнаружить следы их влияния на его дальнейшее творчество.
Он высоко ценил творения великих поэтов — Фирдоуси, Низами, Навои, Саади и др., продол¬жал преклоняться перед ними, но время требо¬вало новых песен, песен реализма. Лишь неудач¬ные переводы Абая на русский язык порой дела¬ют его как бы продолжателем традиции средне¬вековой классики Востока. Принося большую и искреннюю благодарность всем переводчикам и популяризаторам Абая, тем не менее, не могу не высказать свое несогласие с ними по этому пункту.
Абай был глубоко очарован великой поэзией Пушкина и Лермонтова. И чтобы как-нибудь пе¬редать силу этого очарования, мне хочется не в шутку задать читателям один вопрос. Как вы поступаете с любимой вами книгой любимого ва¬ми автора? Мне кажется, она у вас на столе, она у вас под подушкой, она перед вами, когда вы с кем-то рассеянно разговариваете по телефону, т. е. она с вами везде…
Так и Абай до конца жизни не расставался с произведениями Пушкина и Лермонтова, он глу¬боко и сердечно дружил с ними, и эту великую дружбу пронес через всю свою поэзию. Он был достойным членом Союза поэтов, провозглашен¬ного Пушкиным.
И нельзя назвать случайным множество пере¬водов произведений Пушкина и Лермонтова, сделанных Абаем так любовно и внимательно, что они вошли в казахскую поэзию и остались как собственно казахские, слитые воедино с по¬эзией самого Абая.
Абай первым среди поэтов всего обширного Востока перевел на казахский язык гениальное творение Пушкина «Евгений Онегин», притом превосходно, и… без всякого гонорара.
Абай был не рабом, а соперником переводимых им поэтов, в том числе Пушкина и Лермонтова. Он глубоко проникал в дух произведения, в его поэтический строй, в строй мыслей автора, в ду-шу каждого образа и в дружеском соперничест¬ве приложил все силы, чтобы переводимые произ¬ведения не оставались чужеродным телом, а ор¬ганически слились бы с национальной поэтикой и обогатили ее.
Так, не случайно задолго до революции песни Татьяны Пушкина, «Спор», «Дары Терека» Лер¬монтова, «Горные вершины» Гете пелись в на¬ших степях наряду с песнями самого Абая. Не случайно также, что «Евгения Онегина» не раз переводили на казахский язык современные наши поэты, притом крупного калибра, но абаевский перевод во многом продолжает оставаться не-досягаемым. Время, беспристрастный судья, первенство все еще оставляет за Абаем.
Переводя произведения Пушкина и Лермонто¬ва, Абай одновременно изучал идейно-художест¬венные основы передовой реалистической поэзии, теоретические положения Белинского и Черны¬шевского, непоколебимо утвердился в новой для тех времен философии революционных демокра¬тов. Об эгом свидетельствует цельность его общественных взглядов и весь настрой его поэзии.
Это спасло ею как от сворачивания на прото¬ренные дороги классиков средневековья, так и от подражательства. Они органически чужды как натуре великого поэта, так и его образу мышле¬ния. Великим дарованиям совершенно чужда роль подражателя. Приведу гениальные слова Генриха Гейне:
«Великий гений образуется при пособии друго¬го великого гения не столько посредством асси¬миляции, сколько посредством трения. Алмаз по¬лирует алмаз!»
Так алмаз передовой демократической русской мысли и поэзии полировал алмаз мысли и поэзии великого казахского поэта. Но он остался нацио¬нальным поэтом с интернациональным сердцем, и ни в какой степени не подражателем. И когда мы говорим, что все мы, современные поэты и писатели, вышли из него, то имеем в виду неис¬черпаемое богатство его национальной поэтиче¬ской палитры, так щедро питающей все жанры и виды современной литературы и искусства.
XIX век для казахского народа был знамена¬тельным периодом в его жизни, периодом наибо¬лее полного самовыражения в разных областях духовной культуры. В первой половине века про¬гремела дикой силы буйная музыка — кюи Курмангазы и пламенная песня поэта-борца с хан¬ством и царизмом Махамбета Утемисова. Сере¬дина века выдвинула выдающегося ученого н ли¬тератора Чокана Валиханова, прозванного его русскими друзьями степным Лермонтовым. Вто¬рая половина века выдвигает педагога-просвети-теля Ибрая Алтынсарина, ученика и соратника Ушинского, поэтов-певцов Биржана, Ахана-Серэ н десятки других высоких дарований в области поэзии и музыки. И каждый из них, соответственно силе своего дарования, выражает чаяния и стремления своего народа к свету, дополняя друг друга новым, еще невысказанным словом. Но в ту эпоху власти тьмы и невежества не было ни творческих союзов, ни научных центров, которые заботились бы о них, направляли в единое русло их деятельность. За спиной каждого из них стоя¬ло мучительное одиночество, а за дверью — не¬проглядная тьма.
И все-таки эти разбросанные по огромной тер¬ритории одиночки имели одну цель — просвеще¬ние, подъем культуры своего народа, поиски кратчайших и рациональных путей к ним. Они же уберегали и уберегли целостность самого ка¬захского народа, его языка, его богатой музыки и поэзии, его особый духовный облик.
Наконец, последняя четверть века выдвинула великого поэта-мыслителя Абая, из которого вышли все мы, его наследники, и великана народ¬ной поэзии Джамбула.
Об этом я распространяюсь потому, что деяте¬ли литературы и культуры всегда выражали и вы¬ражают подлинные устремления своего народа, и сумма позитивных устремлений казахского наро¬да была выражена в исторических словах Абая:
«Русские видят мир. Если ты будешь знать их язык, то на мир откроются и твои глаза!»
В основе призыва Абая к дружбе казахского народа с русским лежали жизненно важные, ко¬ренные проблемы социального развития. И он верным сердцем поэта почувствовал подготов-ленность родной почвы для взращивания зерна новых идей, идущих из второй России. И надо сказать, что народ, не так глубоко тронутый ре¬лигиозным фанатизмом, еле задетый капитализ¬мом, еще не пропитанный развращающим ду¬хом спекуляции, вполне оправдал доверие свое¬го поэта. Он оправдал доверие Ленина в период Октябрьской революции и гражданской войны. Он оправдал доверие партии в период коллективизации и индустриализации, он оправ¬дал доверие своей великой Родины в период Ве¬ликой Отечественной войны, он оправдал дове¬рие страны в создании экономически мощной, культурной республики.
Я не думаю, что даже богатое воображение великого поэта могло нарисовать ему, каким мо¬жет стать его родной край через полвека после него, как сказочно быстро вырастут его экономи¬ческая мощь и культура, какую обретет он форму свободной и независимой государственности, как вырастут его люди,— деятели науки, литера-туры, искусства и культуры. Привыкший видеть паразитическое чиновничество и волостных уп¬равителей своего времени, он не мог представить себе, какие вырастут нз казахов Ленинского по¬коления скромные и умные государственные дея¬тели,— соправители великой в мире социалисти¬ческой державы.
Такой гигантский культурно-экономический рост своей республики не представляли себе да¬же некоторые коммунисты Казахстана 20-х и 30-х годов.
В докладе на ХХІІІ съезде КП Казахстана, в своей речи на XXIV съезде КПСС, член Политбю¬ро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КП Казах¬стана тов. Кунаев приводил такие внушительные данные культурно-экономического роста Казах¬стана, о которых капиталистический мир не сме¬ет мечтать даже во сне. Он приводил неоспори¬мые цифры и факты колоссального роста произ¬водства продуктов промышленности и сельского хозяйства, а также не менее убедительных успе¬хов в культурном строительстве, что в совокуп¬ности выводит Казахстан на одно из первых мест среди союзных республик Советского Союза.
Не в наших современных масштабах представ¬лял себе Абай рост науки и культуры своего на¬рода. HИKTO ему не расскажет, что через пять лет после установлении Советской власти был создан Казахский драматический театр, через 14 лет – театр оперы и балета, через четверть века Академия наук и десятки высших учебных заведений и т. д. Никто ему не расскажет, что его собственные творения и песни Джамбула, так же как произведения его современных наследни¬ков, переведены на десятки языков народов Со¬ветского Союза и народов мира. Никто ему не расскажет, что в Казахстане имеется 16 тысяч библиотек, 45 высших учебных заведений, 10 ты¬сяч школ, что ежегодный тираж книг на казах¬ском языке перевалил за 16 миллионов экземпля¬ров.
Разумеется, поэзия Абая будоражила умы и сердца его молодых поклонников, но они не могла потрясти застывший мир патриархальщины даже в узких пределах. Мир потрясла Великая Ок¬тябрьская революция. И мы видим в первых ря¬дах ее борцов поэта-революционера Сакена Сейфуллина с красным знаменем Свободы, Равенст¬ва и Братства в руках. Ему принадлежат и пер¬вые слова — «Да здравствует революция!», «Да здравствует Ленин!» С него, с Сакена Сейфуллина, начинается современная казахская литера¬тура, национальная по форме, социалистическая по содержанию, овеянная духом революционного преобразования мира.
В пылающем огне революции раздался первый крик ее детища — казахской новой литературы. На высокой революционной волне родились пер¬вые песни и стихи, рассказы и пьесы, определив¬шие идейно-художественное направление казах¬ской советской литературы и культуры.
За полвека советской жизни возникли большие и самостоятельные творческие Союзы писателей, композиторов, художников, архитекторов, жур¬налистов, деятелей сцены и экрана.
В литературе выросла всемирноизвестная фи¬гура второго Абая, Абая нашего времени — Мухтара Омархановнча Ауэзова.
Он был дважды вознагражден за роман-эпо¬пею «Абай»— сначала Государственной премией СССР и затем — Ленинской.
Это он создал монументальный образ велико¬го поэта, это он воссоздал правдивую историю своего народа на протяжении целой эпохи. Это он открывал занавес первого казахского театра, это он открывал первую страницу ряда жанров в литературе и искусстве, это он проложил первую тропу в литературоведческую науку, в том числе и в абаеведение.
Современная большая казахская литература создавалась и создается трудами большого кол¬лектива казахских писателей и поэтов, критиков и литературоведов, насчитывающих сейчас свы¬ше трехсот имен. И мне хочется подчеркнуть, что многие из них известны не только за пределами своей республики, но и далеко за пределами страны.
Активно продолжают творить писатели и поэ¬ты старшего поколения, соратники Сакена Сейфуллина — Сабит Муканов, Габиден Мустафин, Николай Анов, Аскар Токмагамбетов, Иван Шухов, Абдильда Тажибаев, Гали Орманов, Хамза Есенжанов, Халижин Бекхожин, Альжаппар Аби¬шев, Шахмет Хусаинов, Дихан Абилев и много других.
Но к данному периоду все увереннее начинают занимать центральное место в нашей литературе писатели и поэты послевоенного прилива. Они восполняют пробелы и недосмотры старших сво¬их братьев по перу и, естественно, являются свя¬зующим звеном в эстафете между старшим и молодым поколениями.
Большим и завидным успехом в этом централь¬ном звене пользуется проза И. Есенберлина, Т. Ахтанова. Т. Алимкулова, А. Нурпеисова. Д. Снегина, 3. Кабдолова, С. Шаймерденова, поэзия X. Ергалиева, С. Мауленова, Дж. Мулдагалиева, Г. Каирбекова и др.
Большинство из них удостоены Государствен¬ной премии республики, а произведения их сме¬ло перешагнули рубежи своей страны.
Еще компактнее, еще плодотворнее выступила на тернистом пути литературного творчества це¬лая плеяда молодежи.
Она вносит в литературу смелый дух молодо¬сти, высокий поэтический полет, емкость мысли, свежесть сравнений и образов.
Таким мне представляется творчество Ануара Алимжанова, Олжаса Сулейменова, Кадыра Мурзалиева, Саина Муратбекова, Жайсанбека Молдагалиева, Аскара Сулейменова, Абиша Кекильбаева, Акима Тарази и доброго десятка других.
Имена первых двух из них, т. е. А. Алимжано¬ва и О. Сулейменова, более чем широко известны за пределами страны, они удостоены ряда премий в республике, а А. Алимжанов — и премии име¬ни Неру. Они же — в ведущем активе международного литературного движения.
Так в обших чертах обстоят дела с кадрами литературы и самой литературой.
Воодушевленные добрыми, глубокого смысла заботливыми пожеланиями Генерального секре¬таря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Бреж¬нева, высказанными на XXIV съезде партии, пи¬сатели Казахстана на недавно прошедшем своем VI съезде еще раз продемонстрировали свою верность идеалам Ленина, обещали свое актив¬ное участие в деле строительства коммунистиче¬ского общества. Советская многонациональная литература была и остается не просто передовой литературой в мире, но она обладает силой все¬мирного тяготения для передовых умов челове¬чества.
Поэт и мыслитель Абай, конечно, мечтал о многом, мечтал масштабно, но он не мог себе пред¬ставить реально семимильные шаги истории в ле¬нинскую эпоху. Трудился честно. Боролся с не-вежеством, боролся за широкое просвещение сво¬его народа, что в те времеиа имело буквально историческое значение, но встречал тупое сопротив¬ление и равнодушие прежде всего со стороны свое¬го отсталого народа. И он неистово кричал в мир;
Я с вершины скал
в мир слова кричал
Эхо отвечало мне вдали.
И тех, кто мне отвечал,
Я искал, волочась по лицу Земли.
Те же скалы передо мной,
То же эхо — отзвук пустой.
Мне кажется, трудно выразить боль сердца, горечь души лучше, чем это передано в этих сти¬хах.
Власти усиливали его преследование. Народ, зажатый в тиски двойного угнетения, не смог от¬ветить активностью на его призывы. Его семью преследовала смерть. Один за другим умерли его два любимых сына, надежда и опора в его борьбе. Мир поэзии и надежд был разрушен и сменился плачем матерей и жен.
Все это быстро сломило самого поэта.
Я гордо презирал невежество и тьму,
Считал глупцов достойными презренья.
Мне переделать мир хотелось одному,
Но переоценил я разум свой и рвенье!
Так звучит его другое стихотворение, несом¬ненно, созвучное с первым.
Но поэт не переоценил свои силы и рвение, он оставил глубокий след в душе своего народа. Его песни распевались по всем казахским степям, и вместе с песней в душе и сердце людей оседали и его идеи.
Великий поэт и мыслитель оставил нам богатое наследие — свою бесмертную поэзию. Вместе с тем он оставил нам в наследие и работу по за¬вершению его начинаний, с чем, кажется, мы справляемся неплохо.
Физическая смерть гения — не есть уход из жизни.
Абай родился 125 лет назад, жил и творил в XIX веке, но он живет вместе с нами в XX веке, и я убежден, что он будет жить и после нас, бу¬дет жить не только как великий казахский поэт, но и как поэт всемирного масштаба — поэт человечества.

Г. Мусрепов. Щедрость великого
наследия // Простор. – 1971. – 97-102 с.
Подготовили к печати:
магистранты первого года обучения
Дайрабекова Г., Кребаева А.,
Нурашева Г., Хабибулина А

      Маркс отмечал обыкновенную необыкновен­ность поэтической души. Так нередко бывает в жизни, что поэт, живя рядом с тобой, на одной и той же улице, находит созвучие с настоящим в далеком прошлом. Об этом я говорю не в ка­честве упрека. В сотнях и тысячах произведении устного творчества народов, басен и сказок ми­ровой классики откладывалась самая большая в мире библиотека человеческой памяти-мысли, мудрости и устремлений к лучшему. Не случайно великий драматург Шекспир не раз обращался к событиям, происшедшим за 17—20 веков до него, и эти его произведения по сей день продол­жают полнокровную жизнь на мировой арене. Поэт попадает в беду лишь в том случае, когда он воспевает прошлое как образец для настоящего, тем более для будущего.

     К счастью, гораздо чаще бывает наоборот, Поэт увидит в настоящем никем другим не за­мечаемые приметы будущего. Для него прошлое, настоящее и будущее составляют неразрывное целое как звенья в обшей цели развития обще­ства и формирования личности.

    Он видит свою миссию в категорическом отри­цании всего, что железным обручем сковывало деяние и отравляло сознание современного ему общества и людей. Он с корнем выкорчевывает и безжалостно хоронит все то, что одним своим существованием душит и заглушает любое новое веяние в духовной жизни. Он становится борцом в самом широком смысле слова. И таким суровым борцом в сложнейшей сфере сознания, в неравной борьбе за душу и сердце человека, т. е. за суть и сущность, был великий поэт-просвети­тель Абай Кунанбаев.

     Однако, мы не должны забывать о знаменитом предупреждении Маркса о том, что «история действует основательно!» Одинокому борцу не все бывает по плечу. И нелегко понять самого Абая без более или менее приближенной проек­ции на его время, на эпоху застывшего феодализ­ма, на состояние накопленных духовных сил и ценностей   казахского  народа.

    Как известно, казахский народ издревле вла­дел огромной территорией — от Каспия до Алтая, от Уральских гор до Алатау. Имел большие озе­ра, известные в истории как моря, имел поистине бескрайние кочевья, расположенные по зеленым долинам многочисленных полноводных рек. Не раз в году встречались на этих кочевьях роды и племена, устраивались многодневные праздники встреч и прощания, на которых происходили со­стязания на конях, вольная борьба и стрельба из лука, состязания певцов, поэтов и поэтесс. Так возник и сложился жанр поэтического состя­зания («айтыс») и богатый казахский лиро-элос.

    Не раз в исторические века казахская степь подвергалась нашествиям азиатских завоевате­лей, несших с собой разорение и гибель. Не раз в эти же века казахский народ героически отра­жал нападения извне и отстаивал свою cвoбoду и родину. Так он на основе реальных событий создал богатый героический эпос. И нужно без ложной скромности сказать, что казахский на­род по богатству своего лирико-героического эпоса занимает одно из первых мест среди наро­дов всего мира.

    Таким мощным был национальный поэтический тыл казахских поэтов XIX века, в том числе и Абая Кунанбаева.

    Во времена Абая Кунанбаева не так уж пло­хо распространялись произведения великих клас­сиков—поэтов Средней Азии и Арабского Во­стока. Наряду с религиозной схоластикой и ми­стикой, Казань и Ташкент широко и последова­тельно издавали почти все основные их произве­дения на тюрко-чагатайском и тюрко-татарском языках на общепринятом арабском алфавите. К тому же, орфография печатного слова тех вре­мен была не столь заумно испещрена, как сейчас, и все тюркоязычкые народы свободно читали и понимали друг друга в оригинале. Нередким и неслучайным явлением было, когда степняк, воз­вращаясь с базара или ярмарки, не забывал ку­пить одну-другую книгу, непременно в стихах. И мы, люди, рожденные в начале века, живые сви­детели того, что у любого грамотея-степняка всег­да была библиотечка поэтических произведе­ний — в основном казахский лирико-героический эпос и сочинения великих среднеазиатских поэ­тов. А у Абая и многих современных ему поэтов книгами  были  полны сундуки.

      И молодой поэт Абай Кунанбаев, собираясь наносить на бумагу первый свой стих, обращает­ся за благословением не к богу, как это делали многие почты, его современники, а к великим учителям своим, поэтам родственных народов востока:

Физули, Шамси, Сайхали,

Навои, Саади, Фирдоуси,

Хожа-Хафиз — все   вы,

Помогите мне в стихах

Излить душу свою!

      К зрелому периоду  жизни  Абая Кунанбаева, т. е. к последней четверти XIX века, к городам и селам Казахстана широкой волной двинулось рус­ское печатное слово. И мы видим Абая  Кунанба­ева  среди  самых  частых    посетителей  библиоте­ки  в  г.   Семипалатинске. Об этом феноменальном факте мы имеем    совершенно редкостное свиде­тельство случайного посетителя      библиотеки — путешественника — американского журналиста Дж.  Кеннана, который со слов библиотекаря Ле­онтьева сообщал, что  Абай   Кунанбаев усердно изучал европейскую  философию  в русском  пере­воде и что он, Леонтьев, целый  вечер беседовал с ним  о книге Дреппера «История умственного развития Европы».

      К этому же периоду относится массовая ссыл­ка «в не столь отдаленные места», т. е. в Казах­стан, представителей передовой русской демокра­тической мысли — «шестидесятников», среди ко­торых Абай Кунанбаев находил десятки друзей и единомышленников.

       Это был самый важный период в жизни поэта, когда через русское печатное слово перед ним широко открылись двери к наукам, к реалистиче­ской поэзии и к новым веяниям мировой общест­венной   мысли.

     Не подлежит сомнению, что через эту скром­ную Семипалатинскую библиотеку и общение с представителями передовой демократической мысли поэт прошел высокий курс Университета, нашел себя, нашел главное направление не толь­ко для своей поэзии, но и назначение поэта-гражданина в жизни людей и общества.

    Познание мира через науку, приобщение свое­го народа к просвещению и культуре в самом широком смысле слова, борьба с феодальной косностью, невежеством и отсталостью — вот ка­кую жизненную программу намечает себе поэт, прежде чем вторично брать в руки перо.

     — Русские видят мир!—произносит он зна­менитую свою фразу и призывает свой народ к дружбе с великим русским народом. И это в ус­ловиях то потухающей, то вновь разгорающей­ся национально-освободительной борьбы казахов и других народов с русским царизмом.

     И в предвидении дальнейшей судьбы и перспек­тив самосохранения и нормального развития по­рабощенных народов царской России прозорли­вый мыслитель Абай Кунанбаев был исключи­тельным явлением не только для своего времени и века. Он дал решение для всех угнетенных и ответ на шекспировский вопрос «быть или не быть!» Этим решением и этим ответом был при­зыв к дружбе со второй Россией.

      В эту же связь мне хочется поставить один не­маловажный  пример  из  личной     жизни     самого поэта. Это он отправил двух своих    сыновей — Абдрахмана  и  Магавию — в Петербург  в  офи­церские училища, а его брат Халил Кунанбаев окончил кадетский  корпус  и  Михайловское ар­тиллерийское училище.

     Такова, примерно, предыстория поэтической жизни Абая Кунанбаева, таков его национальный поэтический тыл, таковы его школы н универси­теты, которые он, как и А. М. Горький, проходил самостоятельно   и   успешно.

     Великий творец и преобразователь казахского литературного языка Абай Кунанбаев по-настоя­щему пришел в поэзию в зрелом возрасте — 35—40 лет от роду. Он пришел преисполненный гражданского долга поэта, но не подозревал, ка­кую историческую миссию возлагают на него время, история и судьба его народа. Пришел как голос и светлый разум нового времени, гневно отметая все устаревшее как по форме, так и по содержанию.

    В будущем потоке абаевской поэзии, в зе­леном Шуме новой весны тонуло и, в конце кон­цов, совсем утонуло все религиозно-схоластиче­ское, все примитивное и дешевое, традиционно-трафаретное — плоды бездумия и тупоумия. И впервые устно-поэтические и книжно-схоластиче­ские накопления в степях проходят основатель­ную чистку. Абай очистил небо, воздух и почву для нарождающейся новой поэзии, науки и ис­кусства.

     Он сурово осуждал и безжалостно бичевал поэтов предшественников и современников за пустоту содержания, за трафаретность и лоскутность формы. Абай требовал органического един­ства всех компонентов стиха. Ему были чужды безысходность и обреченность, плач по невозвратному прошлому, чем страдали многие поэты его времени, ведь бывают же современники, у кото­рых часы показывают разное время. А мудрец Абай Кунанбаев твердо знал великую истину, что «все течет, все изменяется».

      Однако справедливость требует сказать, что иногда проходит по лицу поэта и грустная тень воспоминаний о молодости — его как бы зовут раздолья степных просторов, многоголосые песни кочевья, охота, суровая красота зимы и прелесть весны. Но очарования сменяются разочаровани­ем. Он на себе испытал все прелести жизни степ­ной аристократии, унизительную силу неограни­ченной ничем власти и высокого положения в безмолвной степи. Он познал силу раболепного почета  и  непременных  измен.

      С его могучим умом и личным обаянием Абай Кунанбаев мог стать первой величиной в пределах целой губернии, правда, под протекторатом гу­бернатора. Но он отвернулся от всего этого и на­всегда ушел в поэзию. Между тем, уход Абая в поэзию не содержит ни намека на отреченноегь от жизни, наоборот, это был уход от пустой жиз­ни высших слоев общества, в живой, действенный мир поэзии, заменявшей в те времена радио и телевидение, театр и кино, пропаганду н печать. И, как это ни парадоксально, весь груз общест­венной, просветительской прогрессивной мысли и информации Абай возложил на поэзию. И не слу­чайно каждая строка его поэзии полна мысли, многостороннего активного воздействия на ум и сердце человека. В этом было не только граж­данское мужество поэта, но и мудрость в пере­оценке   ценностей   жизни.

      Проходит полных двадцать лет между обраще­нием юноши Абая за благословением к великим поэтам Востока и зрелым человеком, ставшим уже Абаем-ага, когда он с совершенно новым взглядом на призвание поэта берется за гусиное перо. И, мне кажется, есть что-то символическое и в том, что Абай-ага начал писать гусиным пером, а за­вершил   свои    бессмертные    творения — с гальным.

    И все, что оставил нам великий поэт высокопоэ­тического, поучительного и гуманного, требова­тельного и сурового, начинается именно с этого пункта поворота  к реализму.

     Поэтическая жизнь Абая-ага была слишком коротка—около четверти века. И он за этот ко­роткий промежуток времени проделал работу, в которой мы все еще не полностью разобрались в течение целого пятидесятилетия. Он перевернул устоявшееся понимание сущности и назначения поэтического слова в общественной жизни. Вели­кий преобразователь и реформатор поэтического слова, Абай-ага всю свою оставшуюся жизнь по­свящает кропотливой работе, чтобы художествен­ное слово стало средством воспитания общест­венного человека, отводя, конечно, первое место поэзии.

     Неустанно работает Абай-ага над усовершенст­вованием поэзии, вводит новые формы стиха, ра­ботает над стройностью и пластичностью, точно­стью и образностью литературного языка. И глав­ное его требование к поэтическому слову сводится к усвоению и соблюдению правил гармонического единства формы и содержания. Его нововведения настолько точны и просты, что до сих пор никому из современных, даже высокоталантливых поэ­тов, не удается его превзойти. Поэзия новатора Абая-ага не опирается на какие-либо псевдоно­ваторские формалистические ухищрения, он не играет ни инверсиями, ни аллитерациями. Каж­дая его новая форма поражает своей простотой и естественностью. Как подлинно великий поэт от родной природы и почвы, Абай-ага был сво­боден как от эклектики, так и эпигонства. И ког­да Абай-ага крикнул в мир свое программное н знаменитое стихотворение «Поэзия — царица слов!», он несомненно, провозглашал именно этот род поэзии.

     Ученые-литературоведы и писатели Казахста­на и Москвы немало сделали по собиранию и восстановлению абаевских текстов, по изданию полного собрания его сочинений с комментариями. Словаря абаевского поэтического языка и т. д. Но, как мне кажется, до сих пор не вполне ясно понята идейная основа новаторства и реформ Абая. Здесь, видимо, главной помехой является призматическая взаимоотраженность слов «фор­ма» и «реформа», и некоторые ученые продолжа­ют односторонне изучать новые формы стиха Абая не во взаимосвязи с содержанием.

      Между тем, реформы Абая предусматривают не орнаментировку, а оркестровку стиха, вклю­чающую в себя, как это было сказано выше, ор­ганическое единство всех компонентов поэтиче­ского слова. Его реформы — это целый комплекс плавных переливов, нарастающей динамической ритмики и логических ударений и акцентов, т. е. сплав активности, пластичности и плавности сти­ха, где рифма никак не может поглотить смысл содержания и сама сливается с ним. В этом си­ла и сущность реформ Абая, создавшего коренной переворот в усовершенствовании поэтического языка.

     Как это абсолютно ясно каждому, усовершен­ствование литературного языка любого народа требует систематического труда не одного поко­ления поэтов и писателей, ученых лингвистов и ученых по разным другим наукам. А основопо­ложнику казахского литературного языка приш­лось работать одному и, тем не менее, на собст­венном опыте безошибочно наметить направление дальнейших поисков.

     Выше я говорил, что Абай-ага вернулся в поэ­зию в зрелом возрасте, в период его широкого знакомства через русский язык с мировой лите­ратурой и философией, следовательно, и эстети­кой. Взгляды Сократа, Аристотеля, Платона, Абу-али-ибн-Сина на литературу и искусство, в частности теория триединства, были ему извест­ны и до этого, известны по широко распростра­ненным в те времена тюрко-язычным изданиям. Об этом свидетельствует сам Абай в его «Диало­ге Сократа со своим учеником Аристодимом» и записях некоторых мыслей философа XIV века Дауани.

     Для меня является несомненным, что первым и главным предметом изучения для поэта в этот период была изящная литература и различные течения в ней. Поэт более чем близко изучает поэзию Пушкина, Лермонтова, Крылова, боль­шую прозу Толстого, Гоголя, Салтыкова-Щедри­на, Тургенева и многих других. Он зло высмеива­ет невежество своих современников, не знающих Толстого и Салтыкова-Щедрина. Через русские переводы поэт широко знакомится с английской и немецкой поэзией, а также большой француз­ской прозой, ставшей предметом постоянных пе­ресказов в окружавшей Абая литературной сре­де.

     Большим поэтам всех времен и эпох била при­суща учеба в течение всей жизни и критический взгляд на изучаемый предмет. И умудренный Абай-ага садится за низенький круглый стол, бе­рет гусиное перо и начинает писать в фарватере русской реалистической поэзии, поэзии Пушкина и Лермонтова. И начиная с этого периода, он ни разу не обращается к великим поэтам Востока, и трудно обнаружить следы их влияния на его дальнейшее творчество.

     Он высоко ценил творения великих поэтов — Фирдоуси, Низами, Навои, Саади и др., продол­жал преклоняться перед ними, но время требо­вало новых песен, песен реализма. Лишь неудач­ные переводы Абая на русский язык порой дела­ют его как бы продолжателем традиции средне­вековой классики Востока. Принося большую и искреннюю благодарность всем переводчикам и популяризаторам Абая, тем не менее, не могу не высказать свое несогласие с ними по этому пункту.

    Абай был глубоко очарован великой поэзией Пушкина и Лермонтова. И чтобы как-нибудь пе­редать силу этого очарования, мне хочется не в шутку задать читателям один вопрос. Как вы поступаете с любимой вами книгой любимого ва­ми автора? Мне кажется, она у вас на столе, она у вас под подушкой, она перед вами, когда вы с кем-то рассеянно разговариваете по телефону, т. е. она с вами везде…

      Так и Абай до конца жизни не расставался с произведениями Пушкина и Лермонтова, он глу­боко и сердечно дружил с ними, и эту великую дружбу пронес через всю свою поэзию. Он был достойным членом Союза поэтов, провозглашен­ного Пушкиным.

    И нельзя назвать случайным множество пере­водов произведений Пушкина и Лермонтова, сделанных Абаем так любовно и  внимательно, что они вошли в казахскую поэзию и остались как собственно казахские, слитые воедино с по­эзией самого  Абая.

     Абай первым среди поэтов всего обширного Востока перевел на казахский язык гениальное творение Пушкина «Евгений Онегин», притом превосходно, и…  без всякого гонорара.

      Абай был не рабом, а соперником переводимых им поэтов, в том числе Пушкина и Лермонтова. Он глубоко проникал в дух произведения, в его поэтический строй, в строй мыслей автора, в ду­шу каждого образа и в дружеском соперничест­ве приложил все силы, чтобы переводимые произ­ведения не оставались чужеродным телом, а ор­ганически слились бы с национальной поэтикой и обогатили ее.

    Так, не случайно задолго до революции песни Татьяны Пушкина, «Спор», «Дары Терека» Лер­монтова, «Горные вершины» Гете пелись в на­ших степях наряду с песнями самого Абая. Не случайно также, что «Евгения Онегина» не раз переводили на казахский язык современные наши поэты, притом крупного калибра, но абаевский перевод во многом продолжает оставаться не­досягаемым. Время, беспристрастный судья, первенство все еще оставляет за Абаем.

      Переводя произведения Пушкина и Лермонто­ва, Абай одновременно изучал идейно-художест­венные основы передовой реалистической поэзии, теоретические положения Белинского и Черны­шевского, непоколебимо утвердился в новой для тех времен философии революционных демокра­тов. Об эгом свидетельствует цельность его общественных взглядов и весь настрой его поэзии.

     Это спасло ею как от сворачивания на прото­ренные дороги классиков средневековья, так и от подражательства. Они органически чужды как натуре великого поэта, так и его образу мышле­ния. Великим дарованиям совершенно чужда роль подражателя. Приведу гениальные слова Генриха Гейне:

    «Великий гений образуется при пособии друго­го великого гения не столько посредством асси­миляции, сколько посредством трения. Алмаз по­лирует алмаз!»

      Так алмаз передовой демократической русской мысли и поэзии полировал алмаз мысли и поэзии великого казахского поэта. Но он остался нацио­нальным поэтом с интернациональным сердцем, и ни в какой степени не подражателем. И когда мы говорим, что все мы, современные поэты и писатели, вышли из него, то имеем в виду неис­черпаемое богатство его национальной поэтиче­ской палитры, так щедро питающей все жанры и виды современной литературы  и  искусства.

     XIX век для казахского народа был знамена­тельным периодом в его жизни, периодом наибо­лее полного самовыражения в разных областях духовной культуры. В первой половине века про­гремела дикой силы буйная музыка — кюи Курмангазы и пламенная песня поэта-борца с хан­ством и царизмом Махамбета Утемисова. Сере­дина века выдвинула выдающегося ученого н ли­тератора Чокана Валиханова, прозванного его русскими друзьями степным Лермонтовым. Вто­рая половина века выдвигает педагога-просвети­теля Ибрая Алтынсарина, ученика и соратника Ушинского, поэтов-певцов Биржана, Ахана-Серэ н десятки других высоких дарований в области поэзии и музыки. И каждый из них, соответственно силе своего дарования, выражает чаяния и стремления своего народа к свету, дополняя друг друга новым, еще невысказанным словом. Но в ту эпоху власти тьмы и невежества не было ни творческих союзов, ни научных центров, которые заботились бы о них, направляли в единое русло их деятельность. За спиной каждого из них стоя­ло мучительное одиночество, а за дверью — не­проглядная   тьма.

        И все-таки эти разбросанные по огромной тер­ритории одиночки имели одну цель — просвеще­ние, подъем культуры своего народа, поиски кратчайших и рациональных путей к ним. Они же уберегали и уберегли целостность самого ка­захского народа, его языка, его богатой музыки и поэзии, его особый духовный облик.

     Наконец, последняя четверть века выдвинула великого поэта-мыслителя Абая, из которого вышли все мы, его наследники, и великана народ­ной поэзии Джамбула.

      Об этом я распространяюсь потому, что деяте­ли литературы и культуры всегда выражали и вы­ражают подлинные устремления своего народа, и сумма позитивных устремлений казахского наро­да была выражена в исторических словах Абая:

       «Русские видят мир. Если ты будешь знать их язык, то на мир откроются и твои глаза!»

    В основе призыва Абая к дружбе казахского народа с русским лежали жизненно важные, ко­ренные проблемы социального развития. И он верным сердцем поэта почувствовал подготов­ленность родной почвы для взращивания зерна новых идей, идущих из второй России. И надо сказать, что народ, не так глубоко тронутый ре­лигиозным фанатизмом, еле задетый капитализ­мом, еще не пропитанный развращающим ду­хом спекуляции, вполне оправдал доверие свое­го поэта. Он оправдал доверие Ленина в период Октябрьской революции и гражданской войны. Он оправдал доверие партии в период коллективизации и индустриализации, он оправ­дал доверие своей великой Родины в период Ве­ликой Отечественной войны, он оправдал дове­рие страны в создании экономически мощной, культурной   республики.

      Я не думаю, что даже богатое воображение великого поэта могло нарисовать ему, каким мо­жет стать его родной край через полвека после него, как сказочно быстро вырастут его экономи­ческая мощь и культура, какую обретет он форму свободной и независимой государственности, как вырастут его люди,— деятели науки, литера­туры, искусства и культуры. Привыкший видеть паразитическое чиновничество и волостных уп­равителей своего времени, он не мог представить себе, какие вырастут нз казахов Ленинского по­коления скромные и умные государственные дея­тели,— соправители великой в мире социалисти­ческой державы.

      Такой гигантский культурно-экономический рост своей республики не представляли себе да­же некоторые коммунисты Казахстана 20-х и 30-х годов.

     В докладе на ХХІІІ съезде КП Казахстана, в своей речи на XXIV съезде КПСС, член Политбю­ро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КП Казах­стана тов. Кунаев приводил такие внушительные данные культурно-экономического роста Казах­стана, о которых капиталистический мир не сме­ет мечтать даже во сне. Он приводил неоспори­мые цифры и факты колоссального роста произ­водства  продуктов  промышленности   и  сельского хозяйства, а также не менее убедительных успе­хов в культурном строительстве, что в совокуп­ности выводит Казахстан на одно из первых мест среди союзных республик Советского Союза.

     Не в наших современных масштабах представ­лял себе Абай рост науки и культуры своего на­рода. Hиkto ему не расскажет, что через пять лет после установлении Советской власти был создан Казахский драматический театр, через 14 лет – театр оперы и балета, через четверть века Академия наук и десятки высших учебных заведений и т. д. Никто ему не расскажет, что его собственные творения и песни Джамбула, так же как произведения его современных наследни­ков, переведены на десятки языков народов Со­ветского Союза и народов мира. Никто ему не расскажет, что в Казахстане имеется 16 тысяч библиотек, 45 высших учебных заведений, 10 ты­сяч школ, что ежегодный тираж книг на казах­ском языке перевалил за 16 миллионов экземпля­ров.

       Разумеется, поэзия Абая будоражила умы и сердца его молодых поклонников, но они не могла потрясти застывший мир патриархальщины даже в узких пределах. Мир потрясла Великая Ок­тябрьская революция. И мы видим в первых ря­дах ее борцов поэта-революционера Сакена Сейфуллина с красным знаменем Свободы, Равенст­ва и Братства в руках. Ему принадлежат и пер­вые слова — «Да здравствует революция!», «Да здравствует Ленин!» С него, с Сакена Сейфуллина, начинается современная казахская литера­тура, национальная по форме, социалистическая по содержанию, овеянная духом революционного преобразования мира.

     В пылающем огне революции раздался первый крик ее детища — казахской новой литературы. На высокой революционной волне родились пер­вые песни и стихи, рассказы и пьесы, определив­шие идейно-художественное направление казах­ской советской литературы и культуры.

      За полвека советской жизни возникли большие и самостоятельные творческие Союзы писателей, композиторов, художников, архитекторов, жур­налистов, деятелей сцены и экрана.

       В литературе выросла всемирноизвестная фи­гура второго Абая, Абая нашего времени — Мухтара Омархановнча Ауэзова.

      Он был дважды вознагражден за роман-эпо­пею «Абай»— сначала Государственной премией СССР и затем — Ленинской.

      Это он создал монументальный образ велико­го поэта, это он воссоздал правдивую историю своего народа на протяжении целой эпохи. Это он открывал занавес первого казахского театра, это он открывал первую страницу ряда жанров в литературе и искусстве, это он проложил первую тропу в литературоведческую науку, в том числе и в абаеведение.

       Современная большая казахская литература создавалась и создается трудами большого кол­лектива казахских писателей и поэтов, критиков и литературоведов, насчитывающих сейчас свы­ше трехсот имен. И мне хочется подчеркнуть, что многие из них известны не только за пределами своей республики, но и далеко за пределами страны.

         Активно продолжают творить писатели и поэ­ты старшего поколения, соратники Сакена Сейфуллина — Сабит Муканов, Габиден Мустафин, Николай Анов, Аскар Токмагамбетов, Иван  Шухов, Абдильда Тажибаев, Гали Орманов, Хамза Есенжанов, Халижин Бекхожин, Альжаппар Аби­шев, Шахмет Хусаинов, Дихан Абилев и много других.

         Но к данному периоду все увереннее начинают занимать центральное место в нашей литературе писатели и поэты послевоенного прилива. Они восполняют пробелы и недосмотры старших сво­их братьев по перу и, естественно, являются свя­зующим звеном в эстафете между старшим и молодым поколениями.

        Большим и завидным успехом в этом централь­ном звене пользуется проза И. Есенберлина, Т. Ахтанова. Т. Алимкулова, А. Нурпеисова. Д. Снегина, 3. Кабдолова, С. Шаймерденова, поэзия X. Ергалиева, С. Мауленова,  Дж. Мулдагалиева, Г. Каирбекова и др.

            Большинство из них удостоены Государствен­ной премии республики, а произведения их сме­ло перешагнули рубежи своей страны.

            Еще компактнее, еще плодотворнее выступила на тернистом пути литературного творчества це­лая плеяда молодежи.

         Она вносит в литературу смелый дух молодо­сти, высокий поэтический полет, емкость мысли, свежесть сравнений и образов.

      Таким мне представляется творчество Ануара Алимжанова, Олжаса Сулейменова, Кадыра Мурзалиева, Саина Муратбекова, Жайсанбека Молдагалиева, Аскара Сулейменова, Абиша Кекильбаева, Акима Тарази и доброго десятка других.

         Имена первых двух из них, т. е. А. Алимжано­ва и О. Сулейменова, более чем широко известны за пределами страны, они удостоены ряда премий в республике, а А. Алимжанов — и премии име­ни Неру. Они же — в ведущем активе международного литературного движения.

          Так в обших чертах обстоят дела с кадрами литературы  и  самой  литературой.

     Воодушевленные добрыми, глубокого смысла заботливыми пожеланиями Генерального секре­таря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Бреж­нева, высказанными на XXIV съезде партии, пи­сатели Казахстана на недавно прошедшем своем VI съезде еще раз продемонстрировали свою верность идеалам Ленина, обещали свое актив­ное участие в деле строительства коммунистиче­ского общества. Советская многонациональная литература была и остается не просто передовой литературой в мире, но она обладает силой все­мирного тяготения для передовых умов челове­чества.

      Поэт и мыслитель Абай, конечно, мечтал о многом, мечтал масштабно, но он не мог себе пред­ставить реально семимильные шаги истории в ле­нинскую эпоху. Трудился честно. Боролся с не­вежеством, боролся за широкое просвещение сво­его народа, что в те времеиа имело буквально историческое значение, но встречал тупое сопротив­ление и равнодушие прежде всего со стороны свое­го отсталого народа. И он неистово кричал в мир;

Я с вершины скал

в мир слова  кричал

Эхо отвечало мне вдали.

И тех, кто мне отвечал,

Я искал, волочась по лицу Земли.

Те же скалы передо мной,

То же эхо — отзвук пустой.

      Мне кажется, трудно выразить    боль    сердца, горечь души лучше, чем это передано в этих сти­хах.

     Власти усиливали его преследование. Народ, зажатый в тиски двойного угнетения, не смог от­ветить активностью на его призывы. Его семью преследовала смерть. Один за другим умерли его два любимых сына, надежда и опора в его борьбе. Мир поэзии и надежд был разрушен и сменился плачем матерей и жен.

Все это быстро сломило самого поэта.

Я гордо презирал невежество и тьму,

Считал   глупцов  достойными   презренья.

Мне переделать мир хотелось одному,

Но переоценил я разум свой и рвенье!

       Так звучит его другое стихотворение, несом­ненно, созвучное с первым.

      Но поэт не переоценил свои силы и рвение, он оставил глубокий след в душе своего народа. Его песни распевались по всем казахским степям, и вместе с песней в душе и сердце людей оседали и его идеи.

     Великий поэт и мыслитель оставил нам богатое наследие — свою бесмертную поэзию. Вместе с тем он оставил нам в наследие и работу по за­вершению его начинаний, с чем, кажется, мы справляемся неплохо.

       Физическая смерть гения — не есть уход из жизни.

      Абай родился 125 лет назад, жил и творил в XIX веке, но он живет вместе с нами в XX веке, и я убежден, что он будет жить и после нас, бу­дет жить не только как великий казахский поэт, но и как поэт всемирного масштаба — поэт человечества.

Г. Мусрепов. Щедрость великого

 наследия // Простор. – 1971. –  97-102 с.